В ночь перед Андреем баба Настя не спала. Сидела в засаде с твердым намерением поймать того паршивца, который подмачивает ее репутацию. Порочит ее честное имя среди стариков и старушек.
Все дело в том, что в ночь перед праздником Андрея Первозванного кто-то постоянно снимал у бабы Насти калитку и относил во двор к деду Мишке. А наутро все село смеялось от души, отпуская шуточки по поводу душевных симпатий между старичками и спрашивая о предстоящей свадьбе. Ведь по старинной традиции калитку в ночь на Андрея воровали в том подворье, где девушку не отдавали замуж. А относили к парню, который был в эту девушку влюблен.
Шутки шутками, но обоим старичкам давно перевалило за семьдесят. Баба Настя вдовствовала уже лет двадцать. Дети выросли, внуки правнуков ей нарожали, потому обидным казалось старой Насте, что вот так ее бесчестят! Да, иногда заходил к ней дед Мишка. Но никогда она его на посиделки не звала, только если дело какое поправить, требующее мужских рук и силы.
Вот и сидела баба в засаде, крепко сжав в руках старое коромысло, намереваясь от души попотчевать им шутника. Морозец щипал за щеки, звезды в небе подмигивали бабе Насте. Она прислонилась к уголку дома. Молодость вспомнилась…
Во точно такие же заезды игриво подмигивали ей с ночного неба, когда она молодая и влюбленная, до первых петухов достаивала, прижавшись к сильному плечу своего мужа. Те же звезды улыбались ей, когда дочерей замуж выдавала. И поди ж ты — звезды до сих пор прежние, а она давно не та.
Вот только на чуток глаза сомкнула, а открыла — на восходе уже алела тонкая полоска утра.
— Батюшки, да ведь проспала! — ахнула Настя.
Но калитка стояла на месте. Пошла в дом печь топить.
За хлопотами до обеда провозилась. В обед ухватила ведерки, за водой собралась. Только за калитку вышла, а молодая соседка засмеялась:
— Когда свадьба, баба Настя? Поглядите — вон какую примету для сватов оставили!
От ее ворот по белому снегу золой да угольками дорожка была высыпана. И тянулась она до дома деда Мишки. Со зла баба Настя ведра оземь бросила:
— Да что ж это творится? Да кто же так над старушкой смеется? Ночь на морозе отдежурила — все напрасно! Только большего стыда набралась!
Ведь издавна золой да угольками высыпали дорожку между теми домами, где влюбленные со свадьбой тянули.
Баба Настя ведра под воротами оставила и к деду Мишке побежала. Может он кого-то приметил? Может он видел, кто так шутит над ними?
В сенцах у деда Мишки было темно. Чуть не упала баба Настя, впопыхах споткнувшись обо что-то. Пригляделась — ведро старое. В нем зола да угольки, рядом валенки дедовы, золой испачканные. Догадка, как молния сверкнула у бабы Насти:
— Ах, хрыч старый! Ах, охальник! Ну, я ужо тебе!
Ворвалась к деду, кипя праведным гневом, тот спал, как младенец. Умаялся дед Мишка за ночь. Баба Настя давно ему глянулась. Любовь стариковская несмелая, боязливая. Вот и хулиганил дед Мишка целых пять лет в ночь на Андрея день…
Они поссорились. Баба настя высказала деду Мишк все, что думала о его жениханье. Он просил прощения. Она с ним не разговаривала.
Но весной, когда вернулись ласточки, дед Мишка, улыбаясь перевозил свои пожитки в дом к зазнобе. А она, помолодевшая, встречала его на крыльце и говорила соседке:
— Пусть лучше со мной живет под присмотром. А то еще чего начудит, дурень старый! Ишь ты, взял моду — то калитки сымать, то золой сыпать…
